Тень Уробороса (Лицедеи) - Страница 301

301

…В изоляторе царила подавленность. Самые тяжелые спали в дальнем боксе: им ввели антибиотики и начали проводить плазмаферез.

— Что там? — осаждали нас со всех сторон, потрясая ретрансляторами. — Это правда? Что за безобразие? Сколько будет продолжаться это издевательство? Вы что, сами не понимаете, что здесь уже нечем дышать?! И когда нами начнут заниматься?..

Терпение моих коллег быстро иссякало. Наконец я понял, что это надо прекратить любым способом.

— Господа! — я облюбовал в толпе наиболее нахрапистого пациента и заговорил, обращаясь как бы к нему, но подразумевая всех. — Значит, делаем так. Сейчас мы выходим отсюда, оставляем в коридоре медикаменты и защитные костюмы, а вы здесь сами разбираетесь со своими проблемами…

Выражение глаз, уставившихся на меня, невозможно было передать словами. В боксе разлилась тишина. Я сверлил взглядом нахрапистого, и он заметно сдал позиции. Все-таки в таких случаях главное — говорить всерьез и самому верить в собственный блеф. Перепуганные пассажиры тут же разошлись по своим кроватям и дали дорогу врачам.

— Твоя взяла, — признал нахрапистый. — Но, может, все же расскажешь, что это был за звонок и как долго нам ждать подмоги?

Я не стал ему отвечать, да и было мне, чем заняться. Правда, в самом конце осмотра все мои коллеги негласно отказались от него, всячески сигналя об этом и намекая, чтобы я взял эту незавидную обязанность на себя.

Нахрапистый вошел в комнатку и покорно сел на кушетку для осмотра. Выглядел он вполне смиренным. Я бы солгал, если бы сказал, что такой тип человека не представляет никакого интереса: что-то в этом мужчине притягивало внимание, он выделялся в толпе не только поведением своим, но и внешностью. Шрам на щеке оказался ерундой в сравнении с тем, какими рубцами было изъедено его тело. Не знаю, что было причиной таких повреждений, но в свое время помяло его нещадно. И потому, кроме необходимого осмотра — прослушивания, простукивания, пальпации — я нет-нет да и любопытствовал, какую работу проделал неизвестный хирург, зашивая страшные рваные раны. А работа была проделана виртуозно!

— Где это вас так? — сменяя временные перчатки поверх защитных перчаток костюма, спросил я и при этом постарался придать голосу как можно больше безразличия.

— А давайте, док, вы мне о звонке, а я вам о шрамах? Идет?

Он поднялся и стал застегиваться, бросая на меня внимательные взгляды исподлобья.

Я пожал плечами и решил, что не стану с ним торговаться. К тому же меня больше интересовала техника хирурга, его оперировавшего, а не то, откуда у пациента такие раны.

— Осмотри господина Хаммона персонально, — прошептала в наушнике Вертинская.

— Он спит, Лиза!

— Осмотри. Это распоряжение Джо. А он пусть спит дальше.

Дался им этот Хаммон… Странный человек, преждевременно изношенный организм — неудивительно, что он так быстро заболел.

— Осмотрю. У вас все по-прежнему?

— Да. Никаких перемен. Но нас и не беспокоят. Работайте, не отвлекайтесь.

Все коллеги, находившиеся сейчас со мной в изоляторе, относились — так уж случилось — к младшему медсоставу. И получалось, что всю ответственность мне придется брать на себя. Впрочем, я всегда смогу вызвать подкрепление из павильона, внутренняя связь в аэропорте не была заблокирована. Пока. Оставалось надеяться, что и не будет впоследствии.

— Когда будут готовы результаты, — тихо попросил я лаборанта-инфекциониста, — забросьте их на мой компьютер.

Она кивнула и снова повернулась к панели, над которой высился экран. За этим экраном, как за семью печатями, происходило главное: послушные руки робота, направляемые лаборантом, исследовали в реактивах кровь пациентов, одновременно скидывая в программу результаты проведенных наблюдений. Мы перестраховывались как только могли, но все понимали, что рано или поздно даже надоевшие всем защитные костюмы не спасут и нас от заражения. А колоть антибиотики профилактически было нельзя: препаратов оставалось в обрез…

Я ошибся: Хаммон уже не спал. К моему приходу он уже озирался по сторонам, вытирая пот со лба и что-то бормоча.

— А, доктор! — воскликнул он, завидев меня. — Вот как вы вовремя! А я что, действительно подхватил эту вашу «чью му»?

Пульс у него оказался учащенным, но испарина порадовала: значит, антибиотики действуют правильно и сбили жар.

— Вы, смотрю, молоденький совсем… а уж доктор! Вам двадцать-то есть?

Ну что за охота болтать? Сам мучается от болезни, полторы тысячи лет назад сжирающей землян остервенелее всякого катаклизма, но при этом минуты не может продержаться, чтобы что-нибудь не прокомментировать.

— Откройте рот…

— А-а-а!

— О, господи, закройте!

Хаммон изумленно щелкнул челюстями и уставился на меня, а я насладился долгожданной тишиной. Только пару минут спустя он осмелился прожужжать сквозь стиснутые зубы:

— Что там у меня, доктор? А?

Еле сдерживая смех, я ответил, что с таким кариесом надо к дантисту, а не к хирургу. Так мы и расстались, а я по выходе отчитался Лизе, что Хаммон идет на поправку и что она так и может передать госпоже Бароччи.

— Я слышала, Кристиан, — слегка картавящий голос скользнул по моему слуху мягкой кошачьей лапкой. — Спасибо. Этот человек… Хаммон… действительно очень важен для всех нас.

— Хорошо, я понял, госпожа Бароччи.

Если они с Лизой на связи, это еще не значит, что кроме них на прослушке не висит еще половина аэровокзала…

Подошла моя очередь дежурить в общей палате для еще не обследованных пациентов. Было ясно, что пробыть здесь нам придется долго.

301