— Вы были там, синьор Элинор!
Я кивнул. Джо машинально вытащила сигарету и тут же поломала ее, вспомнив, что в шлеме не покуришь.
— Все верно. Я профнепригодна.
Ее губы готовы были задрожать, но она гордо вздернула голову и сотворила высокомерный взгляд.
— Хотите я скажу вам кое-что, госпожа Бароччи?
Мне хотелось смотреть в ее темные глаза хоть до конца этой жизни.
— Что тут можно сказать? Вы были правы: мое участие в операции могло испортить все.
— Джоконда… — (она слегка вздрогнула, потому что я впервые позволил себе такую фамильярность) — По мне, так если бы все, исключительно все люди в мире были такими, как вы, у человечества появился бы шанс на индульгенцию до нискончания века.
— Но люди все не такие, — холодно ответила Джо. — Я думала… я думала, что в ответственный момент смогу. Но вы, оказывается, знаете меня лучше меня самой…
— Знаете, я дам вам успокоительного, вы придете в себя и решите, что делать дальше? Может быть, стоит рассказать об этом Чезу?
Я кивнул в сторону сурово набыченного Ломброни, который так и сверлил нас взглядом, полным угрозы.
— Ну что вы… — устало усмехнулась она. — Подчиненным нельзя говорить такое, иначе…
— Мне кажется, Чез не просто подчиненный.
— Что?!
— Простите, я неловко выразился. Я хотел сказать, что он преданнее обычного подчиненного и привязан к вам по-человечески, как друг. При таких отношениях он не выдаст вас и не станет уважать меньше…
Джоконда вяло махнула рукой. Я знал, что она загонит эту неудачу в какой-нибудь темный уголок подсознания и никому не даст понять, что пережила она только что. Будет прежней — высокомерной и неприступной профессионалкой-псиоником. А в душе… Но кого сейчас беспокоит чья-то душа? Война — это такая страшная дрянь, когда ни души, ни тела не имеют совершенно никакой ценности по сравнению со сверх-идеями нескольких полоумных.
Внезапно у всех находящихся в зале — у врачей, спецагентов, военных — заверещали сигналы ретрансляторов. Это было так неожиданно, резко и странно, что даже сотрудники ВО, привыкшие ко всему, замерли от удивления.
Я увидел, как Фанни одной из первых включает связь.
— …жение сдаться! — раскатисто прозвучало в огромном помещении; голос был мужским, очень неприятным, как ножом по железу. — Довожу до сведения: все жизненные центры вашей планеты перешли под наше управление. Сопротивление бесполезно. Аэропорты и космопорты блокированы. Любая попытка вырваться приведет к кровопролитию. На орбиту Земли не поднимется ни единый летательный аппарат! Переговоры о помиловании будут уместны только в случае добровольной сдачи!
Один и тот же голос из множества динамиков вопил оглушающе.
— Слушай, урод, а там у вас специально с такими дебильными голосами отбирают? — съязвила Фаина, которую, казалось, совершенно не проняла угроза.
И, несмотря на то, что связь была, как выяснилось, односторонней — говорящий ее не услышал и продолжал читать ультиматум — слова Паллады возымели ободряющее воздействие. Все оборвали сеанс, точно по команде. Кто-то попытался соединиться со своим командованием, часть военных отправилась на точки, чтобы, случись что, держать оборону, и даже во мне вдруг очнулся от долгого сна Кристиан Харрис с его многолетним опытом участия во всевозможных вооруженных конфликтах.
— Нет связи, — услышал я фразу Джоконды.
Фанни кивнула ей, отбрасывая в сторону бесполезный ретранслятор:
— Всё, Джо, принимай командование. Голову нам снесли, это точно.
— У нас есть один выход: глухая оборона и попытки пробиться на связь с внешним миром.
Чезаре проворчал, что это вряд ли, отсекли грамотно и полностью.
— Убираться отсюда надо, — добавил Марчелло. — Порко, вон, без орешков страдает…
— Ваттене, стронцо! Старе суль каццо!
Если помнить о сходстве итальянского и латыни, перевести сказанное Маларедой в адрес коллеги я, пожалуй, не осмелюсь.
— Болваны! — буркнул на них Чезаре. — Тупые головы! Кретино!
Будто не слыша их препирательств, Джоконда продолжала:
— Поднимать в воздух самолеты нельзя. Пищеблок обеспечит всех нас едой дня два. Елизавета!
— Да?
Моя начальница тут же возникла перед «эльфийкой».
— Синьорина Вертинская, хватит ли вам медикаментов, чтобы ликвидировать эпидемию и поднять на ноги зараженных?
— Нет, Джо, не хватит. Заражены практически все, кто здесь был, а медикаментов у нас было ровно столько, чтобы помочь самым тяжелым до госпитализации. И на пищеблок я не слишком бы рассчитывала: вполне возможно, продукты в нем тоже заражены.
— Понятно.
— И наверняка среди пассажиров прячется еще несколько спекулатов, — тихо добавила Фанни.
Лиза, до сих пор не сталкивавшаяся с подобным, заметно растерялась. Чтобы не нарушать субординацию, я тихонько шепнул ей приватно в передатчик:
— Лиза, может быть, ты выделишь мне группу, и мы уже займемся пациентами в изоляторе?
Вертинская просияла, ободрилась, и даже ее медные волосы, немного видимые за стеклом шлема, вспыхнули красноватым отливом:
— Спасибо, Крис! — шепнула она.
— И еще. Спекулаты будут в числе неинфицированных.
Лиза кивнула мне.
Набралось несколько медиков, среди которых были и менее опытные, чем даже я — не рассчитывало руководство на то, что пустяковая операция примет такие масштабы, и послало для забора анализов и госпитализации молодых врачей и ассистентов. Все уже знали, что происходит, и объяснять никому ничего не пришлось. Краем глаза я продолжал наблюдать и удивляться, насколько разными могут быть реакции у тех или иных людей. Кто-то двигался, как во сне, очевидно в надежде стряхнуть жуткий сон и убедиться, что все в порядке, все как всегда. Кто-то, особенно женщины, деловито следовали указаниям и будто даже не думали о постороннем, гнали от себя все лишнее. У иных все валилось из рук, и эту категорию я попросил остаться в павильоне про запас. Ситуация понятна: нас блокировали в аэропорту, перекрыли все связи с внешним миром, возможно — дезинформировали, но в любом случае делать рискованные проверки их угроз, имея на руках несколько сотен гражданских, было бы чересчур неумно. Джоконда права: сейчас мы можем только ждать и отбиваться, если спекулаты начнут нападения. Что до нас, врачей, то наша обязанность и того понятнее.