Тень Уробороса (Лицедеи) - Страница 252

К оглавлению

252

— С преогромным удовольствием!

И, отдавая Дику свою визитку с переливчатой голограммой в виде поедающего собственный хвост изумрудного змия — древним символом алхимии, ныне используемым как эмблема служителей управленческой Лаборатории, — Палладас нарочно придержал ее, снизив тон почти до шепота:

— И, пожалуйста, господин Фергюссон, в случае крайней необходимости непременно вспомните обо мне! Непременно!

А в ушах его до сих пор звучал детский голос с недетской фразой: «Есть у меня предчувствие, что скоро им очень понадобится ваше ходатайство». И тот, кто это сказал, вряд ли преувеличил серьезность событий…

DER KRIEG. НАЧАЛО…
(2 часть)

1. Пробуждение

Тишина… Я стоял на самом краю пропасти и смотрел вниз. Туда, где в обуглившейся земле среди разбросанных валунов зияла громадная, идеально круглая дыра. И поскольку мне было совершенно точно известно, что этого быть не должно, странные чувства захватывали меня. Таинственное. Пугающее. Важное. Всего лишь шаг…

Я не успел узнать, что крылось в полости под землей, не сделал последнего шага. Грохот камнепада расколол прежнюю картину безмолвия.

С противоположной стороны из пропасти на плато выбиралось самое страшное, что могло быть для меня. И вот уже позабыта тайна провала у подножия скалы. Позабыто все, остался лишь я и то, что вот-вот должно было явить себя передо мной.

Лязгнув подковами, на скалистую площадку тяжело поднялся полыхающий огнем конь размеров немыслимых и немыслимой же мощи. И еще страшней коня был всадник. Враг.

Тут что-то обожгло холодом мою босую ногу. Не сводя глаз с Желтого Всадника, я нагнулся и поднял ледяную секиру. Едва это произошло, враг взъярил скакуна и с обнаженным мечом понесся на меня. А за спиной была только пропасть, на дне которой притаилась черная необъяснимая дыра…

Лицо всадника было серым, мертвым и… моим. Венец из шипящих змей извивался на его волосах, а шею охватывало ожерелье воспаленных язв, но истинный ужас был порожден ни чем иным, как подернутым патиной распада моим собственным лицом, без всякого зеркала возникшим передо мной. Желтым штандартом взметнулся и хлопнул на ветру плащ. И мертвый воин ударил. Его раскаленный до багреца меч высек из моей секиры ледяной каскад, и, тая в воздухе, осколки падали наземь горячим дождем.

Конь поднялся на дыбы, навис надо мной, готовя мне гибель. Я бросился ему под ноги, кубарем проскочил, опалившись, между гигантскими копытами, и направил удар секиры в хребет Желтому Всаднику. Его меч отбил мое оружие: не поворачиваясь, враг защитил свою спину, а я лишь чудом увернулся от копыт лягнувшего коня. Мое тело теряло послушность, будто впадая в покойницкое окоченение.

Желать двинуться — и быть бессильным это сделать…

Тогда с победным возгласом Желтый Всадник, ухватив рукоять меча обеими руками, всадил пламенное лезвие мне в грудь. Взрыв моего мира оборвал все, что еще связывало меня с жизнью…

…и я пришел в себя; по обыкновению — залитый кровью и неспособный пошевелиться, даже открыть глаза.

— С возвращением, мой мальчик! — сказал знакомый голос.

* * *

Фауст, Тиабару, неподалеку от монастыря Хеала, июнь 1002 года


Неладно было на душе Квая Шуха. Зачем наставник Агриппа так осторожничал и назначил встречу в заброшенной часовне вместо того чтобы прийти прямо в его монастырскую келью. Растеряв друзей, всех до единого, Квай стал недоверчив и угрюм. Он никогда не признался бы даже себе, что вера его пошатнулась. Какая-то маленькая, незначительная особенность истины никак не хотела выдать себя ему, что-то он не понимал и делал не так. Где-то в его представлениях о мире таилась осечка, но дабы найти ее, надо было сосредоточиться — и молодой монах пребывал в непрестанном напряжении. В чем крылся смысл проверки, ниспосланной ему, когда погиб рыжий Сит, когда признанного виновным Вирта заточили на всю оставшуюся жизнь в страшный Пенитенциарий, когда сгинул длинноволосый Зил, заводила и выдумщик Зил, о котором все наставники отзывались, осуждающе качая головой?! Что хотел сообщить Всевышний ему, Кваю? Да и есть ли вообще Создателю дело до множества людишек, населивших суровый Фауст?

Где-то рядом только что осыпалась облицовка. Шаги. Дождь припустил, как нарочно…

— Квай, здесь ли ты?

И магистр Агриппа встал, озираясь, спустил на плечи капюшон. Квай Шух вышел к нему из-за полуразрушенной стены.

— Да, наставник, — он хотел опуститься на колено и в обычном приветствии прижать губы к худой руке учителя, однако магистр с тенью досады оборвал его и заставил подняться.

— Сейчас ты идешь со мной, мальчик. Но заклинаю тебя, не задавай мне излишних вопросов. Ты сам все увидишь.

— Хорошо, — удивленно согласился Квай, и они пошли.

Монах думал, что они двинутся к Хеала, но Агриппа свернул к реке и повел его по берегу прочь из городка. Вскоре они вышли за пределы Тиабару, и больше никаких построек не было впереди, лишь невысокие скучные холмы и поникшие деревца разнообразили картину перед глазами. Коли уж Квай дал обещание не выспрашивать, он молчал, но в душе гадал, зачем они делают все это и от кого прячутся.

— Спускайся и входи за мной в реку, — приказал Агриппа. — Не раздевайся: нам придется глубоко нырнуть, и одежда в любом случае вымокнет.

— Хорошо, — снова ответил монах.

Русло, вначале похожее на канаву, расширилось. Земляные берега переходили в скалистые, поросшие мхом, откосы, становились все круче, нависали. Струясь между каменных стен, вода издавала звуки, похожие на человеческую речь. Это было неприятно, еще более неприятно, чем ледяной поток.

252