Тень Уробороса (Лицедеи) - Страница 213

213

Под конец ужина, когда вокруг засуетилась прислуга, Сэндэл сказала:

— Максимилиан, может быть, мы познакомим нашего гостя с историей цивилизации Земли? Все-таки мы с тобой земляне, мне и самой интересно было бы окунуться в прошлое…

Посол, подбирая очень корректные и вежливые фразы, сказал, что ему хотелось бы отдохнуть, и если ей так непременно этого хочется, то он не против — в том случае, если она займет Элинора сама. Затем он сложил салфетку и удалился.

— Пойдем, Зил, — сказала она, вставая. — Ты успокоился? Ну что ж поделать — это наш с тобой крест. Думаешь, я сильно радовалась, когда узнала, что мое призвание — быть писателем? Это тяжкая ответственность! Но мы родились такими, какими родились. Ты ведь не виноват, что родился «синтом»!

Юноша заметил, что к вечеру она переоделась и по-другому причесала свои волосы. Еще ему показалось, что цвет глаз Сэндэл изменился: из ярко-зеленых они стали карими. На ней была одежда, похожая на тесную рясу (ему больше не с чем было сравнивать гардероб здешних жительниц). Только на подоле этой «рясы», сбоку, обнажая при ходьбе загорелую стройную ножку, был сделан высокий разрез.

Красавица привела фаустянина в зал и активировала голограмму — Элинор уже видел такие чудеса на катере во время полета. Картинка оживала, мерещилось даже, что ее можно потрогать рукой. Иногда появлялся запах.

— Я загружу Всемирную Историю. Вам ведь не рассказывали?

Зил покачал головой. Он узнал о том, почему не рассказывали, несколько минут спустя. Как излагать историю мира, выбрасывая из нее упоминания о женщинах? А понятие «женщина» на Фаусте было табуировано.

В глазах слегка защекотало.

И тут безжизненная голографическая заставка сменилась яркими картинками. Они выглядели объемно, но это были не оригиналы, а изображения. До глубокой ночи Сэндэл демонстрировала Зилу историю Земли — историю той планеты, с которой они с Антаресом прилетели на Эсеф. Голова юноши пошла кругом. Он впитывал все, что было в этой машине, в тысячу раз быстрее, чем говорила Сэндэл, комментируя то или иное событие. И при этом все больше ощущал пресыщенность мозга, усталость, желание закрыть глаза или даже уснуть.

— Почему все войны, которые были у вас, — несправедливы? — вдруг спросил он. — Ведь никто не заставлял один народ нападать на другой…

— Это политика, Зил. Очень запутанная штука. О ней тебе гораздо лучше послушать господина Антареса, это его епархия, а не моя…

— Политика заставляла людей делать друг другу зло?

— Ну, они это делали не со зла. Просто… так нужно. Если бы этого не было, не было бы нас…

— Вообще?!

— Таких, какие мы есть. И зачем спорить о том, что уже случилось? История — это летопись, которую не изменишь… К тому же, не все войны были несправедливыми. Были и освободительные войны.

— Они освободительные только с одной стороны. С противоположной они захватнические, ведь так? — ни на секунду не задумавшись, уточнил Элинор.

— Так надо! Пойми это и прими! Ты ведь знаешь Библию? Был такой человек, который своей жертвой раз и навсегда перечеркнул людские грехи, — Сэндэл испытующе заглянула ему в лицо.

Элинору не захотелось касаться Его имени в этом разговоре:

— Но ведь вы почти уничтожили друг друга тысячу лет назад! Это тоже так надо?

— Зато теперь у нас есть аннигиляционный ген. А если бы не было Завершающей, то мы по-прежнему имели бы возможность убивать друг друга…

— Что такое — «аннигиляционный ген»?

— Тебе и об этом не рассказывали? О, боже правый, чем же вы вообще там занимались на своем Фаусте?! Псалмы пели целыми днями, что ли?! — и Сэндэл терпеливо рассказала юноше о гене, который лишал одного человека возможности убивать другого.

Зил внимательно выслушал ее.

— Но у нас ничего такого не рассказывали. Однажды, по несчастной случайности, один послушник во время поединка на пустыре убил другого — слегка не рассчитал удар или думал, что тот увернется, блокирует… Редко-редко, но у нас такое происходит… И убийца не рассыпался на атомы. Его куда-то увезли, но он все это время был жив. Я слышал о нем и потом. Правда, до конца жизни ему не быть наставником, но ведь он не аннигилировал… Кажется, он до сих пор работает при Пенитенциарии…

— Это ваша фаустянская тюрьма?

— Да.

Сэндэл долго смотрела на Элинора. Потом решилась и заговорила:

— Тот твой… соотечественник… не аннигилировал потому, что у вас, фаустян, такого гена нет…

— Почему?

— Так захотели ваши создатели. Из вас, насколько мне известно, готовят воинов этой… веры… А воин должен убивать. Кстати, вот тебе ответ на вопрос о несправедливости войн. И зря Максимилиан считает ваше фаустянское общество таким уж идеальным — в идеальном обществе не готовят потенциальных убийц.

— Мне никто не говорил, что я буду убивать. Может быть, вы не так поняли это, Сэндэл… — слово сладко прозвучало на губах. Зил впервые за весь день решился назвать ее по имени.

— Я все правильно поняла. Мы засиделись, уже очень поздно. Анджелина или Мирабель проводят тебя в твою пристройку, они уже все приготовили… Кстати, обращайся, пожалуйста, ко мне на «ты». Я всего-то на пять лет старше тебя!

Элинор кивнул и повернулся к бесшумно возникшим у двери женщинам-«синтам».

Мозг послушника нашел лазейку: чувствовать себя не-человеком неприятно, однако же, компенсацией служило то, что у него, фаустянина Зила Элинора, был выбор. Это не означало, будто Зилу понравилась мысль об убийстве. Просто приятно сознавать простую истину: в случае чего ты сможешь выбирать.

213