Тень Уробороса (Лицедеи) - Страница 356

356

Фараон тоже озирался:

— Что-то не пойму…

Я заметил, что одет он очень странно — во всяком случае, совсем не в то, в чем был на диске Пирамиды Путешествий, — и потер ткань его рукава в пальцах:

— Это твоя одежда, Фараон?

— Ох ты ж! Моя! — он радостно погладил себя по груди и по плечам, но потом лицо его снова вытянулось от разочарования. — А вот местность я не узнаю… Не было там никакой сельвы вокруг, одни пески!

— А кто тогда эти люди?

— На дикарей похожи…

— То, что дикари, я вижу. Но…

И тут я все понял. Догадка хлестнула меня, будто пощечина с размаху. Ноги сами собой подогнулись, я сел на землю, слыша хохот Желтого Всадника, победившего в сражении после проигранного боя:

— Как я тебя поздравляю, Коорэ! Ты не единожды, ты дважды самонадеянный болван! Я мог бы и не стараться так, как старался, чтоб заманить тебя в ловушку! Портал и без тебя перебросил бы Альфу сюда, и он в любом случае должен был оказаться в безопасности. Но не это главное. Главное — это самое малое звено, которое в финале причинно-следственной цепи становится самым великим и замыкает круг. Это Омега, и ты ее с присущей тебе дурью упустил. Это клеомедянин Эфий. В присутствии Альфы и Омеги ты мог бы беспрепятственно путешествовать по всем без исключения мирам, видеть и оценивать все связи, собрать себя во всей своей многовариантности воедино. И всегда возвращаться к исходной точке ты тоже мог бы! Но ты слишком глуп, чтобы дойти до этого своим умишком. Поэтому живи тут и всегда помни того, кто так над тобой посмеялся!

— Кристи! Кристи! Очнись ты уже, Кристи! Вот наказание-то на мою голову! Кристи, чего дальше-то делать будем?

Я поднял голову и сквозь пелену в глазах различил склонившегося ко мне Фараона. А дикари, завершив танцем некий ритуал, грянулись ниц и, похоже, стали молиться. Делали это они совсем по-земному, и мой разум напрочь отказывался верить в то, что вокруг меня чуждый мир.

— Я не знаю.

Мне тяжело было проронить эти слова. Они ставили крест на всём, что у меня когда-то было и могло быть. И у меня уже не хватило бы оптимизма, чтобы предречь благоприятный исход. Если бы нам пришлось, рискуя жизнью, выходить из подземелий Тайного Кийара — на что и был рассчитан мой план — если бы мне даже пришлось пожертвовать собой во время перестрелки или преследования, я не возроптал бы. Потому что это было бы не зря. И теперь я действительно не знал, что делать дальше.

— Вот те на! И правда — с Новым годом, уважаемые мэтры, мы приехали! И что, так и будем с тобой стоять под этим зонтиком, пока не сядут батарейки?

— Здесь нет батареек, — машинально ответил я.

— Значит, тут и заночуем?

Не поднимаясь с земли, я вяло нажал сенсор на пульте. Защита пропала.

В толпе дикарей прокатился вздох. Смолкли даже тамтамы или барабаны. Разрисованные люди замерли, как по команде, а виной всему было наше внезапное появление.

— Та! Та! — вдруг заорал кто-то из них, показывая на нас, и все с еще большей прытью рухнули лицами в траву. — Та-а-вэста станэ а!

— Та-а-вэста станэ а! — повторили за ним десятки голосов.

— Та-а-морцо лидо ута! — не сдавался он.

— Та-а-морцо лидо ута!

— Устэн! Та устэн!

— Ахчу! А-морцо лидо ахчу!

Я оттолкнулся рукой от земли и выпрямился в рост. Голова закружилась и загудела с того самого момента, когда исчез купол защиты. И я не мог понять, по какой причине появилось недомогание. Меня тошнило, шатало, а каждый шаг давался с трудом. Судя по походке, Фараон чувствовал себя не лучше.

Снаружи кромлеха на поляне молилось множество смуглокожих женщин, мужчин, стариков, подростков и детей. А в центре толпы на украшенных цветами носилках лежал мальчик лет четырнадцати или пятнадцати.

— Хоронят его, что ли? — не понял Хаммон, но я ощутил, что лежащий на носилках жив.

Вдали от круга камней мне стало куда легче, сгинули багровые пятна перед глазами, прошла тошнота, головокружение, перестали подламываться ноги.

С отчаянным воплем, одним звериным броском на четвереньках, от носилок в нашу сторону прыгнула немолодая, но еще не утратившая былой красы женщина. Обхватив руками мои колени, она повисла на них, не давая двинуться, как вериги наших пенитенциариев. Прося помощи, бедняга причитала, указывала на лежащего мальчика и сверкала заплаканными черными глазами.

Что-то шевельнулось в сердце при виде ее смуглого лица…

— Его мамаша, — подсказал Фараон. — Похоже, нас приняли за богов, и она хочет, чтобы ты воскресил пацана…

Я осторожно отодвинул женщину от себя и пошел к носилкам.

Мальчик был хорошо сложен, пухлогуб, уже не ребенок, но еще и не юноша. В нем чувствовалась порода — наверняка это был родственник вождя, если не сын, недаром ведь о нем высыпало молиться все племя. Мальчик пребывал в обмороке, и только редкое, сбивчивое дыхание подсказывало, что жизнь все еще теплится в нем. Интуиция подсказала мне, что я имею дело с сильным ядом животного происхождения, причем ядом самым страшным, нейротоксической направленности, какой бывает у земных кобр или пауков-каракуртов. Но интуиции мало, и я стал быстро осматривать тело отравленного, чтобы найти входные отверстия от зубов или жала.

На правой икре были две ранки, и желтовато-прозрачная сукровица текла только из верхней. Мальчику повезло: змея укусила его сбоку, не четырьмя зубами, а яд был впрыснут и подавно из одного. Я обмакнул стек в жидкость на ране, а потом опустил его в классификатор ядов, который тут же показал мою правоту. Нейротоксин, и сильный. Нейтрализовать его знахарскими методами было бы невозможно.

356