Услышав эти мои слова, магистр вздрогнул. Казалось, он ждал их с ужасом, изо всех сил желая, чтобы я никогда это не произнес. Так же точно я ждал того выстрела, возвращаясь с Кейт-Диком и Чейфером-Фанни с Земли прошлого в развалины нынешнего Бруклина…
— Да… По-другому невозможно, — согласился он, спустя несколько растянувшихся минут. — Надо найти способ отправить тебя к ним…
Под ребрами у меня запорхало, замерло и разлилось теплом по жилам. Это был не страх, нет. Совсем наоборот. Это была слабая, но и сладкая надежда снова увидеть одного очень важного для меня человека. Просто увидеть. Просто посмотреть в глаза. И еще что-то толкало в спину, и я знал, что. Чувство долга: я был обязан теперь что-то предпринять, если мне довелось узнать о случившемся.
— Мы доберемся до фаустянского ТДМ, — наконец сказал магистр. — Правдами или неправдами, но ты попадешь на Землю. Но там… береги себя там, сынок.
Земля, Мексика — восточная часть североамериканского континента, конец июля 1002 года
Джоконда, конечно, могла бы доставить к начальнице всех поднятых на борт флайера путешественников. Однако вид Полины и Дика заставил ее принять самовольное решение и срочно госпитализировать их обоих, а уже с оставшейся командой «клеомедянских беглецов» нагрянуть в поместье генерала Калиостро.
Угрюмый и недоверчивый Чезаре Ломброни без всякого на то приказа упаковал неизвестного в смирительную рубашку, заодно решив его проблему с одеждой, а Порко и Марчелло, кривя носы, поволокли в портативную душевую кабину до смерти напуганного пастуха.
— Не дрыгайся ты, скифо пуцца! — Витторио было не до расшаркиваний: вонь мокрых и грязных шкур, в которые был обряжен Эфий, вкупе с запахом козьей крови и давно не мытого тела резала глаза.
— Тобой можно заменять биологическое оружие! — усмехнулся более терпеливый Марчелло, впихивая раздетого клеомедянина под струю воды и с отвращением выбрасывая стянутые с него лохмотья в молекулярный распылитель.
Тем временем флайер поднялся в воздух и помчал их всех в Сан-Франциско. Эфий почувствовал взлет и отчаянно заколотился в прозрачном пластике душевой, не понимая, что с ним собираются делать — утопить или задушить — в этом тесном помещении. Клаустрофобия окончательно помутила его рассудок, юноша кричал, набивал себе шишки и синяки и, совершенно понятно, делать то, зачем его туда запихнули, не собирался.
— Бруто! — Порко-Витторио плюнул себе под ноги и ушел, оставив Марчелло в компании дикого клеомедянина.
Запеленатый в специальный обездвиживающий костюм, кудловолосый чужак сидел в отведенном для него кресле и молча озирался. Многое в окружающей обстановке и в поведении людей вызывало у него благоговейный испуг, но это не был испуг дикаря сродни Эфию. Он решил покорно ждать, куда повернет его судьба. Кажется, одно то, что никто не собирается в него стрелять прямо здесь, не сходя с места, успокоило незнакомца. После холодного мексиканского ливня теплая каюта флайера и сухое, хоть и лишающее движений белье привели мужчину в полусонное состояние. Само похмелье прошло, но измученный организм потребовал немедленного отдыха, и чужак начал дремать.
— Мне кажется, — вполголоса поделился с остальными Феликс Лагранж, поглядывая в сторону клюющего носом незнакомца, — что он — один из этих типов. Это мои догадки, но можно попытаться установить его личность.
— Я пытаюсь, — улыбнулась Джоконда, которая уже успела окунуться в свой комп и начать поиск. — Но пока безуспешно. Инфа по Земле обработана, таких у нас не числится.
— А если он сменил внешность? — предположила Фанни.
— Можно тогда я его стукну? — с живостью отозвался Чезаре, взблескивая черными зрачками и даже привставая с места, на что Витторио не преминул тут же отозваться издевкой:
— Чез, тебе лишь бы кого-нибудь стукнуть! — и выплюнул несколько скорлупок орешков прямо себе на пиджак.
Чезаре завелся:
— Нет, не лишь бы. Если я его стукну, он вырубится. Если он вырубится, палладасовский эликсир прекратит свое действие. Если он прекратит свое действие, этот bastardo покажет свою настоящую личину! Нет, я все-таки его стукну, Джо!
Джоконда на секунду оторвалась от своего занятия, и этого отрезка времени ей вполне хватило на фразу-скороговорку, которую поняли только присутствующие итальянцы. В результате Ломброни угомонился и сел.
Алан, полковник Иллеоклео и полковникова жена молча слушали. Издалека доносились вопли Эфия и неразборчивая, но, судя по тональности, умиротворяющая речь Марчелло.
— Что ж, а я пока свяжусь со своими, — Феликс поднялся и отошел в сторону. — Что-то мне очень неспокойно в свете всего, что тут произошло…
По мере того, как информация ГК обрабатывалась компом Джоконды, «черная эльфийка» все разочарованнее качала головой, а Чезаре все подозрительнее косился на человека в смирительной рубашке, и на суровом лице читалось: «Нет, когда-нибудь я его все-таки стукну!».
Наконец из душевой вернулись бедолага-Эфий в сопровождении Спинотти. Юный пастух с ужасом теребил свою новую одежду и никак не мог поверить, что вышел из тесной полупрозрачной комнаты живым и даже невредимым.
Феликс Лагранж прекратил трансляцию; вернулся он мрачнее тучи и упер взгляд в иллюминатор. Все были заняты своими делами, только гречанка ощутила настроение напарника. Фанни уселась с ним рядом и, слегка коснувшись Феликсовой руки, шепнула:
— Что случилось?
Лагранж мотнул белокурой головой, но скрывать не стал. Все так же избегая смотреть на кого бы то ни было, он тихо ответил: