Тень Уробороса (Лицедеи) - Страница 267

267

Эдмон хрипло закашлялся и больным голосом продолжил говорить Ламберу:

— Пап, пока вы мотались по делам, я тут узнал кое-какие новости. И, черт возьми, чую — мы сможем использовать складывающиеся обстоятельства в своих целях…

Все, даже полуживой Калиостро, у которого после умывания наконец открылся один глаз, уставились на мальчишку.

— План такой: через неделю, за которую эти двое должны хотя бы встать на ноги, на одном из местных полигонов начнется совместная учебная операция «Будь бдителен!», которую проводят здешние военные из отделов противовоздушной и противокосмической обороны…

* * *

Созвездие Жертвенник, планета Фауст, Тиабару, конец июля 1002 года

То утро у Элинора началось иначе, нежели все предыдущие — из тех, разумеется, что он помнил. Он видел сон, однако это не был тот навязчивый кошмар в образе Желтого всадника. Нынешнее наваждение струилось легко и спокойно. В нем все связывалось логикой, как если бы это происходило в реальности, но в момент пробуждения оказалось незнакомым, чуждым и постепенно дезертировало по темным уголкам памяти. Мысли монаха в попытке ухватиться то за один, то за другой ускользающий эпизод только разбегались в разные стороны и окончательно теряли след.

Измучившись, Кристиан сел в постели и сдавил виски ладонями. Спутанные волосы падали ему на глаза, и походил он на умалишенного…

— Братья! — через несколько минут, умывшийся, безупречно одетый и причесанный, он возник перед монахами-лекарями. — Мне очень надо поговорить с отцом Агриппой. Когда я смогу это сделать?

Монахи перебросились взглядами и неопределенно пожали плечами. Элинор порывисто сел на обструганную длинную скамью, механистически повернулся к длинному дощатому же столу для трапез и, вынув из широкого кармана в рясе стопку сероватых листов бумаги, принялся, как одержимый, что-то чертить со скоростью необыкновенной. Губы его шептали невнятные слова, а взгляд уже витал где-то за пределами этого мира.

— Что с ним? — спросил круглощекий брат Граум сурового и аскетичного брата Елалиса.

Елалис многозначительно подергал кустистыми серыми бровями и стал еще суровее.

Спустя какое-то время оба вновь вспомнили о Кристиане, отвлеклись от своих дел и подошли посмотреть, что за каракули устилают теперь принесенную им бумагу. У обоих зашлось дыхание, когда они увидели нарисованное им.

На них смотрело множество незнакомых лиц. Дрожащим от смятения пальцем Граум указал Елалису на одно из них. Странное существо, черноглазый ангел с длинными, чуть вьющимися волосами и нежной улыбкой словно говорило невольному зрителю: «Я люблю тебя! Люблю весь мир и укрою его своими крыльями от бед и напастей!» И будь это действительно канонический ангел, братья-монахи благоговейно встали бы перед ним на колени. Но он был порождением бездны, злом всех зол, правой рукой темных сил, наихудшее, что описывали священные книги, читанные Граумом и Елалисом.

Так вот что терзало несчастный дух Кристиана Элинора! Вот что искушало его там…

Но «ангелов» этих был целый сонм. Вот другой, черты его прекрасны, ангел смерти, ибо внутри он пуст, его беспокоит лишь он сам в своем безукоризненном блеске. Эгоистичная, доступно-недоступная красота его несет с собой смерть любому, кто коснется душой и сердцем этих глаз. Вот еще один — лукавый и развратный. Волосы его темны, а глаза светлы. Это ангел игры и азарта. С ним рядом стоит хищный, с тонким изогнутым носом ангел войны…

Они все как живые… Они похожи на обычных людей, которых Элинор тоже нарисовал подле них, но при этом они другие, они библейские чудовища, искусители. Утонченность их обликов пугает, потому как завораживает и влечет. В глазах исчадий скверна, и слабое тело человеческое в своем природном пороке откликается на призывы зовущих взглядов, а ум оказывается служить, додумывая то, чего умалчивают адские создания.

— Прочь! — тихо выкрикнул Елалис, отталкивая от себя рисунки.

Элинор тем временем уронил голову на руки и, подрагивая, распластался грудью на столе.

— Граум!

Розовощекий здоровяк, уже подавшийся на выручку Кристиану, обернулся и пошел вслед за Елалисом.

— Граум! — отведя его в сторону, забормотал тот. — Над ним надо читать молитвы, и срочно. Да, отмолить его, иначе он погибнет… А кощунственные картины его сожги. Прямо сейчас, брат, сожги!

— Куда ты?

— Я отправляюсь за отцом Агриппой. Это они, вот эти ангелы, привели Зила… Кристиана… к искусу и гибели! Что делать, если он начнет вспоминать и задавать вопросы? Я не умею лгать, и ты тоже. Если он спросит прямо, я не смогу не ответить.

— Воистину!

— Ну так останься с ним, уничтожь картины, а я тотчас отправлю кого-нибудь в Епархию за магистром…

Граум кивнул, и Елалис покинул их, сверкнув исподлобья взглядом в сторону содрогающегося за столом Кристиана. Бумага сгорела быстро на верхнем дворе, несмотря на морось, а когда Граум спустился обратно, Элинор приподнял голову и ухватил его за руку:

— Я хочу вспомнить, Граум! — проговорил он, беспомощно глядя снизу на здоровяка воспаленными от слез глазами. — Что было со мной все эти годы? Что скрыто от меня за семью печатями и зачем? Я причинил зло? Пусть мне об этом скажут — я обязан его искупить, иначе не будет мне покоя. Мне причинили зло? Тогда я готов простить. Но не знать — хуже. Незнание, беспамятство сжигают меня, во мне ад, во мне горит страшный огонь, я задыхаюсь…

— Всегда ли лучше знать и помнить? — сокрушенно ответил Граум, садясь рядом с ним, верхом на скамью. — Иногда ведь искупить вину уже никоим образом невозможно, что сделано, то сделано. И если тебе даровано величайшее благо — забыть о содеянном — так прими его с радостию и продолжай жить, молясь за очищение своей души и помогая ближним по мере сил. Живи дальше, не марая бумагу рисунками из прошлого.

267