— Спасибо вам, мистер Харрис, — вместо того чтобы сесть, я бросилась к нему, вцепилась ему в плечи и, прижавшись лицом к мундиру, разрыдалась.
— Мэм! Миссис Бергер! Мэ-э-эм! — он погладил меня по спине. — Садитесь, мэм! Вам не за что меня благодарить. Садитесь. Все будет нормально.
Я утерла слезы и сырость под носом. Кристиан завел мотор, и мы уехали из этого проклятого места.
— Ваши раны… не беспокоят? — спросила я, чтобы отвлечься и не рухнуть без сознания.
— О, почти нет! — он улыбнулся мне в зеркало, снял фуражку, и лицо его сразу помолодело, а глаза приняли тот самый серо-стальной оттенок, который тогда так привлек мое внимание.
— Вас… не комиссовали? Обычно после таких ранений комиссуют…
— Хотели. Но я остался в армии. Мне нечего делать «на гражданке»…
— Может ли такое быть?
Снова короткий взгляд в зеркало:
— Как видите. Когда нас рекрутируют, нам говорят о возможности поездить по миру. В свое время я многое бы отдал за эту возможность.
— А иным образом посмотреть мир — никак нельзя?
— Я в вооруженных силах с восемнадцати лет. Было время привыкнуть…
Я подумала, что по-своему он прав. Я ведь тоже «повидала мир» лишь из окон своей клиники, крутясь, как веретено, день и ночь, день и ночь, из года в год… К пенсии можно так устать, что смотреть на этот мир не захочется. Это ведь только легкомысленный Чейфер относится ко всему как к забавному развлечению. Ему не нравилась размеренная американская жизнь (учеба — накопительство — пенсия — гроб), и он, видите ли, искал острых ощущений. Чтобы «не как у всех». А на самом деле — другой вид того же «как у всех»…
Мне показалось, что мотивы Харриса нужно искать совсем в другой плоскости. Но рассказывать о них Кристиан не торопится.
— Вы сколько лет в Египте, Кейт?
— Почти шесть.
— И вы видели Египет?
— Нет. Конечно, нет. Когда?!
— Вы хотите побывать в том Египте, который вы не знаете? А на Тибете? В Гималаях?
— М-м-м… мистер Харрис, сейчас я хочу только одного — уснуть. Очень надолго. А потом уехать из этого ада. В другой…
Он ничего мне на это не ответил. Но мое отношение к жизни ему явно не понравилось.
Мне предстояли похороны мужа и дальнейший отъезд к отцу в Буэнос-Айрес.
Полковник Чейфер направил ко мне нескольких солдат, которые помогли собрать вещи и отправить контейнер через Атлантику. Затем он позвонил сам и сообщил, что мои тюремщики получили наказание за жестокость по отношению ко мне. Мальчишка. Полковник, но мальчишка. Он думал, я буду злорадно потирать руки…
Кларенса я похоронила в Порт-Саиде, ибо его родственникам, как выяснилось, было абсолютно все равно. Теперь-то я и поняла, почему он так не хотел возвращаться на родину. Его там никто не ждал. Он молчал об этом шесть лет… Страшно понять, что человек, которого ты, по сути, не знал, а значит, особенно и не любил, видел в тебе единственную родную душу. Прости меня, Кларенс…
Когда все вопросы были решены, а отлет близился, полковник нашел время для визита в мой (да уже и не мой, пожалуй) пустой дом.
— Как вы, Кейт?
— Привыкаю к роли вдовы… — мне хотелось казаться бодрой и неунывающей, но вышло плохо, и Чейфер при всей его беззаботности увидел это.
— Вам, мэм, нужен сопровождающий? Могу командировать с вами одного из своих подчиненных…
— Нет. Разве только капитана Харриса, — я понимала, что ставлю перед ним нереальную задачу, но если я кого-то и хотела видеть возле себя, то лишь Кристи.
— Простите, мэм, капитана никак не могу. Он нужен здесь. Простите!
— Да что вы, мистер Чейфер! Вы и без того уже бесконечно помогли мне. Я перед вами в неоплатном долгу…
Луис расхаживал по пустой комнате и жевал жвачку. Потом не очень решительно, будто боясь отказа, спросил:
— Вы позволите мне навестить вас в Аргентине? Это не плата по счетам, конечно, не подумайте чего!
— Я почту за честь, сэр… Да что там! Я буду рада видеть вас, Луис! — я тоже улыбнулась и, чтобы ободрить, обняла его: по-видимому, там, у них, совсем свихнулись на законопослушании, и нормальный мужчина теперь не мог сказать что-либо нормальной женщине без сотни оговорок — в страхе быть неверно истолкованным.
Вначале его объятия носили исключительно вежливый характер, но в какое-то мгновение я заметила, что он, перестав жевать, подозрительно замер и не торопится выпускать меня. Я тут же отстранилась.
— Простите, — сказал он.
Мы оба поняли, о чем шла речь. Чейфер почесал лоб, придумывая, что бы такое сказать. Расставаться со мной полковнику не хотелось. Он был так бесхитростен, что все намерения можно было прочесть на его красивом лице. Смерть Кларенса нисколько не огорчила американца. Более того: Луис воспринимал это как устранение ненужной помехи на пути ко мне.
Тема нашлась быстро: на нее навели подвывания запертого под лестницей Снапа.
— Вы так и не покажете мне Снаппи?
— О, нет, полковник! Он, конечно, дисциплинирован, однако смерть хозяина повлияла на него… очень угнетающе. Никто ведь не поручится за то, что собаке не взбредет в голову броситься…
— Ну что ж, жаль…
С очевидным нежеланием Чейфер покинул меня.
А следующим утром я уже летела через океан.
Прошел еще один год. Я работала в клинике и ухаживала за старым отцом, который теперь, после смерти мамы, часто болел…
Осенью в Аргентину приехал американский президент. И это ознаменовалось появлением в Буэнос-Айресе полковника Луиса Чейфера. Осень в Северном полушарии — это разгар весны у нас. После холодного и слякотного Нью-Йорка Чейфер здесь отдыхал.