— Что вам говорит на это майор?
— Ага, кто бы еще рискнул шкурой — затевать бунт! Ты там лучше быстрее проводи эту «показуху» — и возвращайся! Ты, конечно, тоже не подарок, но лучше уж ты…
— Позволь, позволь! Это в чем же я «не подарок»?
— А, купился?! — Пит гоготнул и фамильярно хлопнул меня по плечу.
— Ну что ж, раз у тебя еще есть силы придуриваться, то после состязаний я напишу заявление об отказе от курирования, — жестоко решил я. — И устно сообщу, что вам очень понравился режим контрразведчиков, а потому вы хотели бы оставить их у себя кураторами еще на…
— О-о-о! — взвыл лейтенант. — Я брошусь под колеса, повешусь, застрелюсь и уйду на больничный! Стефания — еще ничего! Но Такака, которая лижет ей задницу — это все! Наши скоро очумеют от нее…
— Это «контры», тут ничего не изменишь…
— Да делать им там, видно, нечего, вот на нас и отыгрываются…
Тут в «курилку» вошла Стефания. Пит мгновенно преобразился:
— Как дела, шеф?
Она окинула его рентгеновским взглядом, и Маркус сразу стал маленьким-маленьким, а потом невольным движением подвинулся ко мне, словно пытаясь спрятаться у меня за спиной. Каприччо многозначительно отодвинула манжет мундира, взглянула на часы, затем — на нас.
— Ну, я пошел? — Пит с подобострастным видом выскользнул за дверь.
— Разболтались ваши люди без присмотра, капитан… — сухо заметила Стефания.
— Ну и вам все же какое-никакое занятие, капитан, — я усмехнулся и подкурил вторую сигарету.
— Поделитесь опытом, Калиостро, как вы с ними справляетесь?
— Лаской. И еще я всегда ношу в подсумке кусочки сырого мяса.
— О! Это вы очень рискуете! Вы им мясо, а они и всю руку отхватить могут! — продолжала язвить коллега.
— Могут. Но не отхватывают, — парировал я. — Отравиться боятся.
Мы обменялись еще несколькими невинными колкостями, и я пошел к своим.
В нашей временной комнате стоял такой гвалт, какого я не слышал в рабочее время еще ни разу в жизни. Народ хохотал.
Все столпились у стола Рут Грего, на разные голоса давая девушке непонятные советы. Сама Рут сидела подавленная и что-то писала обычной лазеркой на бумаге, стараясь, как первоклашка. Даже кончик языка высунула и лоб нахмурила с непривычки.
— Давненько наши люди не занимались чистописанием? — спросил я, усаживаясь на свое место. — В чем дело? Совсем с цепи сорвались?
— Сейчас я расскажу вам одну историю, Ди! — с загадочным видом начал старший сержант Джек Ри, весельчак и балагур, любимчик капитана Стоквелла, его непосредственного начальника. — Жил да был один правитель. Жадный до ужаса. Ну, сволочь, короче говоря. Прознал он, что в одной деревне ему платят очень маленькие налоги. Вызвал к себе сборщиков податей и послал в ту деревню. Те возвращаются с пустыми руками. «А что говорят крестьяне?» — спрашивает правитель. «Плачут, что ничего нет!» — жалуются мытари. Правитель без разговоров посылает их обратно. На этот раз кое-что принесли. «И что крестьяне?» — «Плачут, что больше ничего нет!» Правитель снова посылает их в ту деревню. Возвращаются в третий раз, уже совсем мал их улов. «А что говорят крестьяне?» — «Ничего не говорят. Смеются и танцуют». Правитель рукой махнул: «Вот теперь у них точно ничего нет!» Ди, заметьте: ваши люди еще не танцуют, но уже смеются…
— И что сказал правитель?
— Да вот, капитан, новое распоряжение от Заносси Такака! — прокомментировал Збигнев Стршибрич. — Саманта отказалась писать объяснительную, и теперь Рут должна накарябать служебную с тайным доносом на нее. Мы дружно сочиняем.
Я посмотрел на Саманту. Она принимала в том самое деятельное участие. И эти дети инкубаторские — мой коллектив?
— Так за что, собственно, лейтенант Уэмп, тебе нужно было писать объяснительную?
— А я пописать ходила, — безоблачно ответила лейтенант, и наши грохнули новым раскатом хохота, — а в это время мне позвонила Такака, за каким хреном — не знаю. Ну и не застала меня на месте, соответственно. Ну и вляпала в обязаловку писать «откоряку». Ну и я, естественно, сказала, куда ей нужно пойти и что там увидеть. Ну и она, естественно, кинулась к фюреру Каприччо. Ну а та, само собой, обратилась к миссис Сендз. А миссис Сендз, как положено, посоветовала разобраться по своему усмотрению. Ну, они и разобрались. Теперь Рут строчит на меня «телегу». Да, кстати, Рут! Не забудь упомянуть про мой хронический цистит! И еще у меня до четырех лет было ночное недержание. Поэтому мне сейчас терпеть — ни-ни!
— Ну и вляпают тебе выговор, — мрачно закончил Питер, который после «курилки» и «рентгена» еще чувствовал себя весьма неуютно.
— Да и хрен с ними! — отмахнулась лейтенант Уэмп. — Я лучше пойду на мосту дежурить с «вэошниками» три ночи подряд, чем этой дуре «откоряку» писать. Ди, тебе же за это ничего не будет, правда? Ты ведь сейчас у нас официально не куратор?
Я прикрыл лицо ладонью, пряча улыбку. А Стефания была не так уж и не права насчет того, что откусят…
— Давай свою «телегу», — я подошел к Рут и протянул руку.
— Но я еще не все! — испуганно подняла на меня водянистые глаза мисс Грего, защищая свою писанину.
— Давай-давай.
Рут нерешительно подала мне листок. Я развернулся на каблуках и стремительно направился к двери. Наши провожали меня взглядами в гробовом молчании.
Миссис Сендз была на месте. Я подошел к ней и положил бумагу ей на стол.
— Что это, капитан?
— Это? По-моему, маразм. А вы как думаете, майор? — я чувствовал, что шеф сегодня в неплохом расположении духа, и я вполне могу позволить себе небольшую дерзость.